Предыдущая Следующая
было.
Вряд ли Борхес ? и Ренан, который гораздо раньше восхитился этим
недоразумением и послужил Борхесу аверроэсологом ? забыли о существовании
мусульманских празднеств и карнавалов. Однако народная культура ? неважно,
чья ? как мы снова убеждаемся, бесконечно далека от театральной культуры
Аристотеля, да и от любой классики ? Еврипида, Расина или Буало.
Воспользовавшись наблюдениями Бахтина, отметим, что народное действо впервые
сомкнулось с ''высоким жанром'' в романе о Гаргантюа и Пантагрюэле,
остававшимся, однако, инородным вкраплением на теле дозволенной Академией
культуры классических форм вплоть до XIX века, до захвата власти
романтиками, переоткрывшими эстетику Рабле, но не сумевшими ее раскусить.
Для этого им должен был увлечься вовсе не выдуманный, напротив, натуральный
литератор-постмодернист, решительно отказавшийся от утопического замысла
создать собственный роман и переписывавший чужие до полного осознания ?
парадигма всех гениев нового времени. Только оглядываясь через плечо, назад,
как Орфей на Эвридику, можно соединить Рабле с Аристофаном или, если угодно,
Высоцкого с Райкиным ? способность, начисто отсутствовавшая у Аристотеля и
Аквината. У них, как у волков, шея не гнулась.

9



Но если задачкой о соотношении комедии со смеховой культурой
европейские мудрецы не просто давным давно озаботились, но и славно утрясли
ее при посредстве многочисленных светлых умов, то более простой вопрос о
формализме трагедии сходного внимания не удостоился. Впрочем, великой
загадки тут нет ? в разумном приближении, вопрос этот комплементарно
дополнителен первому. Как давно согласились мудрецы, комедия ? низкий жанр,
безразлично, будь то низость содержания (Аристотель) или низость
зрителя-соучастника (Рабле и теоретики карнавала). С трагедией все еще
яснее. Это высокий жанр, в том смысле, что персонажами его являются существа

Предыдущая Следующая