Предыдущая Следующая
ничего подходящего в его претендовавшем на всеобщность эстетическом
арсенале, поклонники Стагирита были бы глубоко разочарованы. Но разве такое
возможно? Никак невозможно.
Задолго до Сальери поверив алгеброй гармонию, Аристотель полагал, что
произведение искусства - это порождение одного из допустимых жанров ?
картина, скульптура, музыкальный опус, стихотворение, наконец, ? но не
всякое, а наделенное эстетической начинкой. Его отношение к музыке
заслуживает отдельного рассмотрения; впрочем, до какой-то степени оно уже
состоялось, ибо усвоивший Аристотеля Шопенгауэр через двадцать три столетия
после Стагирита провозгласил музыку непосредственным выражением голодной
воли. Думаю, что теория музыки была самому Стагириту не слишком ясна.
Поэтому-то он, зная, что все мы ? рабы ее, предпочитал обсуждать действие, а
не начинку: ''Музыка... доставляет удовольствие - это чувство испытывается
всеми (так как музыка дает физическое наслаждение, почему слушание ее и любо
людям любого возраста и при всяком характере...)'' ? и только. Зато
эстетический эффект речи ? стиха и прозы ? он определил великолепно, с
непревзойденной глубиной, которая никогда не утратит актуальность и просто
взывает к обобщению. Собственно, к речи это определение почти не относится.

11



Прежде всего, Аристотель указывает, что не всякий метризованый текст
можно назвать поэзией: ''Из сказанного ясно и то, что задача поэта ?
говорить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможно в
силу вероятности или необходимости. Ибо историк и поэт различаются не тем,
что один пишет стихами, а другой прозой (ведь и Геродота можно переложить в
стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли, в прозе
ли)... Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше
говорит об общем, история ? о единичном... Итак, отсюда ясно, что сочинитель

Предыдущая Следующая