Предыдущая Следующая
Если
говорить о часах и часе, то неизбежно вспоминается пример и из собственной
практики. В Зимнем дворце в период съемок «Октября» (1927 г.) мы натолкнулись
на любопытные старинные часы: помимо основного циферблата на них еще имелся
окаймляющий его венок из маленьких циферблатиков. На каждом из них были
проставлены названия городов: Париж, Лондон, Нью-Йорк и т. д. Каждый из этих
циферблатов указывал время таким, каким оно бывает в этих городах, в отличие от
времени Москвы или Петербурга, — не помню, которое показывал основной
циферблат. Вид часов запомнился. И когда хотелось в картине особенно остро
отчеканить историческую минуту победы и установления советской власти, часы
подсказали своеобразное монтажное решение: час падения временного правительства,
отмеченный по петроградскому времени, мы повторили всей серией циферблатов, где
этот же час прочитывался лондонским, парижским, нью-йоркским временем. Таким
образом этот час, единый в истории и судьбах народов, проступал сквозь все
многообразие частный
чтений времени, как бы объединяя
и сливая все народы в ощущении этого мгновенья— победы рабочего класса. Эту
мысль подхватывало еще круговое движение самого венка циферблатов, движение,
которое, возрастая и ускоряясь, еще и пластически сливало все различные и
единичные показания времени в ощущении единого исторического часа...
В этом
месте я отчетливо слышу вопрос моих неизбежных противников: «Но как же быть в
случае одного непрерывного, длиннометражного куска, где без монтажных перерезок
играет актер? Разве игра его не впечатляюща? Разве не впечатляет само
исполнение Черкасова или Охлопкова, Чиркова или Свердлина? Напрасно думать, что
этот вопрос наносит смертельный удар монтажной концепции. Принцип монтажа куда
шире. Неверно предполагать, что если актер играет в одном куске и режиссер не
режет этот кусок на планы, то построение свободно от монтажа!») Ничуть.
Предыдущая Следующая
