Предыдущая Следующая
С
подобным же роем картин, строго отобранных и сведенных к предельной лаконике
двух-трех деталей, мы непременно будем иметь дело в лучших образцах литературы.
Возьмем
«Полтаву» Пушкина. Остановимся на сцене казни Кочубея. В этой сцене тема «конца
Кочубея» особенно остро выражена через образ «конца казни Кочубея». Сам же
образ конца казни возникает и возрастает из сопоставления тех «документально»
взятых изображений из трех деталей, которыми заканчивается казнь.
«Уж поздно» кто-то им сказал И в
поле перстом указал. Там роковой помост ломали, Молился в черных ризах поп И на
телегу подымали Два казака дубовый гроб».
Трудно
найти более сильный подбор деталей, чтобы во всем ужасе дать ощущение образа
смерти, чем это сделано в финале сцены казни.
Тот
факт, что настоящим методом разрешается и достигается именно эмоциональность,
подтверждается любопытными примерами. Возьмем из «Полтавы-» Пушкина другую
сцену, где Пушкин магически заставляет возникнуть перед читателем образ ночного
побега во всей его красочности и эмоциональности:
«...Никто не знал, когда и как
Она сокрылась. Лишь рыбак Той ночью слышал конский топот, Казачью речь и
женский шепот...»
Три
куска:
1.Конский
топот.
2.Казачья
речь.
3.Женский
шепот.
Опять-таки
три предметно выраженных (в звуке!) изображения слагаются в объединяющий их
эмоционально переживаемый образ в отличие от того, как воспринимались бы эти
три явления, взятые вне всякой связи друг с другом. Этот метод применяется
исключительно с целью вызвать нужное эмоциональное переживание в читателе.
Именно переживание, так как информация о том, что Мария исчезла, самим же автором
дана строчкой выше (...Она сокрылась. Лишь рыбак...»). Сообщив о том, что она
сокрылась, автор хочет, чтобы это еще было пережито читателем. И для этого он
сразу же переходит на монтаж: тремя деталями, взятыми из элементов побега, он
заставляет монтажно возникнуть образ ночного побега и через это в чувствах его
пережить.
Предыдущая Следующая
